В своем родном городе она оставалась для людей загадкой. С чрезвычайной элегантностью носила на себе покров тайны, не позволяя к ней приблизиться никому. Даже Комура, ее формальный работодатель, лишний раз старался ей не докучать.

Вскоре Осима устроился в библиотеку помощником Саэки-сан. В школу он тогда не ходил, нигде не работал. Сидел безвылазно дома, много читал и слушал музыку. Не считая знакомых по электронной переписке, друзей у него не было. Из-за гемофилии он ездил в специальную лечебницу, еще гонял просто так, без цели, на своем «родстере», регулярно посещал университетский госпиталь в Хиросиме, а вообще из города не отлучался – только в Коти, пожить в горной хижине. И нельзя сказать, чтобы такая жизнь его не устраивала. В один прекрасный день мать познакомила Осиму с Саэки-сан. Произошло это случайно, но ей он сразу понравился. Она ему – тоже, да и работать в библиотеке было интересно. Так получилось, что он стал единственным человеком, с которым Саэки-сан каждый день общалась и разговаривала.

– Осима-сан, можно подумать, Саэки-сан специально сюда вернулась, чтобы заведовать библиотекой.

– Именно. Ты знаешь, у меня, в общем, тоже такое впечатление. Похороны матери, наверное, – только предлог. Хотя все-таки решиться надо было, чтобы вернуться.

– Интересно, почему она так за эту библиотеку держится?

– Ну, во-первых, потому что здесь жил он. Ее парень жил в доме, где сейчас библиотека Комура; раньше в нем помещалась их фамильная библиотека. Он был старший сын и больше всего на свете любил читать – у них в роду это по наследству, что ли, передается. И еще одна черта наследственная – тяга к одиночеству. Перейдя в среднюю школу, он стал просить, чтобы из главного дома, где жила вся семья, его переселили одного в комнату при библиотеке, стоявшей отдельно. Комура любили книги, поэтому родители согласились: «Хочешь зарыться в книги? Пожалуйста». Так он и жил, в стороне от всех, никому не мешая, появляясь в главном доме только чтобы поесть. Каждый день Саэки-сан приходила к нему в гости. Они вместе делали уроки, слушали музыку и разговаривали, разговаривали… Там, наверное, и любовь у них была. Для них это место стало раем на Земле.

Держа обе руки на руле, Осима взглянул на меня.

– А теперь там будешь жить ты. В той самой комнате. Как я уже говорил, библиотеку перестроили, сделали кое-какой ремонт. Но комната – та же самая… Фактически в двадцать лет, когда он погиб, жизнь Саэки-сан остановилась. Хотя нет. По-моему, тогда ей двадцати еще не было. Точно не знаю. Пойми, стрелки часов в ее душе внезапно застыли. Конечно, время вокруг продолжает ход и по-своему действует на Саэки-сан. Но оно для нее почти не имеет смысла.

– Не имеет смысла?

Осима кивнул:

– Можно сказать, что да.

– Значит, Саэки-сан все это время живет в остановившемся времени?

– Вот именно. Но ходячим трупом ее не назовешь. Ни в каком смысле. Да ты сам поймешь, когда с ней познакомишься.

Осима положил руку мне на колено. Это получилось у него очень естественно.

– Кафка, дружище! В жизни бывают моменты, когда назад хода нет. А случается, правда, гораздо реже, что и вперед шага не сделаешь. Хорошо или плохо, а приходится молча с этим мириться. Такова жизнь.

Осима выехал на шоссе, но прежде остановился поднять крышу и снова поставил сонату Шуберта.

– Хочу, чтобы ты понял еще одну вещь, – сказал он. – Саэки-сан в каком-то смысле – страдалица. Конечно, мы с тобой тоже страдаем. Больше или меньше. Это факт. Но Саэки-сан – не то, что мы. Она по-особому страдает. Может, у нее душа не так, как у обычных людей, устроена. Но это не опасно. В жизни она очень положительная. В некотором смысле – положительнее всех моих знакомых. Глубокая, умная, очаровательная. Так что если заметишь в ней что-то странное, не обращай внимания.

– Странное? – невольно переспросил я.

Осима тряхнул головой.

– Я Саэки-сан люблю. И уважаю. И хочу, чтобы ты к ней так же относился.

Получается, что прямого ответа на свой вопрос я не получил. Больше ничего к сказанному Осима не добавил. Он выбрал момент, переключил передачу и, вдавив педаль газа в пол, обогнал перед въездом в тоннель ехавший перед нами микроавтобус.

Глава 18

Очнувшись, Наката обнаружил, что лежит на спине в траве. Приходя в себя, потихоньку открыл глаза. Ночь. На небе ни звезд, ни луны, но кое-что разглядеть можно. Густые запахи летних трав. Пиликанье насекомых. Вроде тот самый пустырь, где Наката дежурил каждый день. Кто-то терся о лицо чем-то шершавым и теплым. Чуть повернув голову, он увидел, что Кунжутка и Мими усердно вылизывают его щеки маленькими язычками. Наката медленно приподнялся и, протянув руку, погладил зверьков.

– Наката спал? – обратился он к кошкам.

Кошки одновременно замяукали, точно хотели пожаловаться на что-то, только Наката ничего не понял. Вообще ничего. Обыкновенное кошачье мяуканье. Только и всего.

– Извините. Наката не совсем понимает, что вы хотите сказать.

Встав на ноги, Наката оглядел себя – все, как всегда, нормально. Ничего не болит. Руки-ноги шевелятся. Глаза довольно долго привыкали к темноте, пока он не разглядел, что ни на руках, ни на одежде крови нет. Одежда – та же самая, в какой он вышел из дома, – в порядке. Рядом лежала брезентовая сумка с термосом и бэнто. В кармане брюк обнаружилась смятая шляпа. Наката ничего не мог понять.

Только что он убил этого кошкодава – Джонни Уокера. Схватил большущий нож и убил. Чтобы спасти Мими и Кунжутку. Это Наката помнил совершенно четко. Рука еще чувствовала, как все было. Это не сон. Удар ножа, из раны на него хлынула кровь. Джонни Уокер рухнул на пол, весь как-то скрючился и испустил дух. До этого момента Наката все помнил. Потом он плюхнулся на диван и провалился в обморок. И вдруг оказался здесь, в траве на пустыре. Как он сюда добрался? Да еще точно не зная обратной дороги. И одежда не в крови. Нет, это не сон. Иначе откуда взялись Мими и Кунжутка? Правда, теперь Наката совершенно не понимал их языка.

Наката вздохнул. Плохо он все-таки соображает, но что поделаешь… Ладно, потом еще можно подумать. Он повесил на плечо сумку, взял кошек и зашагал с пустыря. Очутившись за забором, Мими заелозила у него на руках, намекая, что неплохо было бы ее отпустить. Наката спустил ее на землю.

– Отсюда, Мими-сан, вы уж сами домой доберетесь. Тут рядышком.

Мими энергично завиляла хвостом в знак согласия.

– Наката никак не поймет, что случилось. В чем причина? Он больше не может с вами разговаривать. Зато Кунжутку отыскал. Теперь надо доставить ее госпоже Коидзуми. Там уж все ее заждались. Спасибо вам за все, Мими-сан.

Мими мяукнула, еще раз вильнула хвостом и быстро исчезла за углом. И на ней тоже ни пятнышка крови, отметил про себя Наката.

Возвращение Кунжутки стало для семейства Коидзуми сюрпризом. Шел уже одиннадцатый час, дети как раз чистили зубы. Родители пили чай перед телевизором – смотрели новости – и радушно встретили Накату, появившегося с кошкой на руках. Выскочившие в пижамах дети, отталкивая друг друга, бросились обнимать любимицу. Тут же налили молока, насыпали корма, и Кунжутка накинулась на угощение.

– Извините, что побеспокоил так поздно. Хорошо бы пораньше, но Наката не мог выбирать…

– Что вы, что вы! О чем разговор! – проговорила госпожа Коидзуми.

– Время не имеет значения. Ведь она у нас как член семьи. Какой вы молодец, что нашли ее. Не присядете? Мы вас чаем угостим, – присоединился к ней муж.

– Нет-нет. Накате надо идти. Он на минутку забежал, только Кунжутку вам передать.

Хозяйка вышла в другую комнату и принесла конверт. Господин Коидзуми вручил его Накате со словами:

– Вот, возьмите, пожалуйста. Это за то, что нашли Кунжутку. От всего сердца.

– Спасибо. С удовольствием, – с поклоном поблагодарил Наката, принимая конверт.