По данным военных, в то время, а именно: около 10 часов утра 7 ноября 1944 года, – в воздушном пространстве над этим районом американские бомбардировщики или какие-либо другие самолеты не пролетали.

Но ведь мы ясно его видели – и я, и шестнадцать ребятишек, что были со мной. Все подумали, что это «Б-29». Мы много раз видели «Б-29», сразу по несколько штук. Так высоко могут летать только «Б-29». В нашей префектуре раньше была маленькая авиабаза, поэтому иногда мы и японские самолеты видели. Но они все мелкие, и на такую высоту не поднимаются. И потом, дюралюминий как-то по-особому блестит. Не так, как другой металл. А «Б-29» как раз из него делают. Правда, самолет был всего один, я еще удивилась…

Вы где родились ? Здесь ?

Нет. Я из префектуры Хиросима. В 1941 —м вышла замуж и оказалась в этих местах. Муж здесь работал учителем музыки в средней школе. В 43-м его забрали в армию, а в июне 45-го, в сражении за остров Лусон, убили. Муж охранял склад с боеприпасами в пригороде Манилы. Я слышала, что склад накрыла американская артиллерия, боеприпасы взорвались, и он погиб. Детей у меня нет.

Сколько в тот день с вами было детей из вашего класса?

Всего шестнадцать. Весь класс, за исключением двоих заболевших. Восемь мальчиков и восемь девочек. Из них пятеро – эвакуированные. Из Токио.

В тот день у нас был урок природоведения. Мы взяли фляжки с водой, что-нибудь поесть и в девять часов вышли из школы. Одно название что «урок природоведения». Никаких особых занятий я не проводила. Главная цель была – подняться в горы, поискать грибы, какие-нибудь съедобные растения. Мы жили в сельской местности, и с продуктами было еще более-менее, но еды все-таки не хватало. Много продовольствия реквизировали власти, и люди, за редким исключением, хронически недоедали.

Поэтому, когда дети искали что-нибудь съестное, мы это поощряли. Тяжелое время было. Тут уж не до учебы. «Уроки природоведения» тогда часто проводили. Места вокруг нашей школы замечательные, самые подходящие для таких уроков. В этом смысле нам повезло. Городские ведь все голодали. Снабжение с Тайваня и материка уже окончательно отрезали, и в городах продовольствие и топливо были в страшном дефиците.

Вы сказали, что в вашем классе были пятеро детей, эвакуированных из Токио? Ладили они с местными ребятами?

В моем классе в общем-то все было в порядке. Конечно, деревня и центр Токио… условия воспитания разные. И словечки другие, и одежда. Большинство наших детей – из бедных крестьянских семей, а у токийцев почти у всех родители – или чиновники, или служили в фирмах. Нельзя сказать, что дети понимали друг друга.

Особенно вначале – эти две группы никак не могли найти общий язык. Ссоры? Драки? Нет, этого не было. Просто не понимали друг друга. И общались только между собой. Но через пару месяцев попривыкли. Когда дети увлекаются и начинают играть вместе, разница в культуре, в условиях довольно быстро исчезает.

Расскажите подробнее о месте, куда вы водили в тот день ваших учеников.

Мы довольно часто ходили на эту гору. Она такая круглая, вроде перевернутой чашки для риса. Мы так ее и прозвали – Рисовая Чашка. И не очень крутая – каждый может на нее взобраться. От школы надо взять к западу. До самого верха детским шагом часа два. По дороге искали грибы, останавливались перекусить. Дети «урокам природоведения» всегда радовались. Они им куда больше нравились, чем занятия в классе.

Этот блестящий предмет, похожий на самолет, пролетевший высоко в небе, заставил нас вспомнить о войне – но всего на минутку. Настроение у всех прекрасное. Мы были счастливы. Безоблачная, безветренная погода; в горах тихо – только птицы поют. Идешь и думаешь, что война где-то далеко, в другой стране и не имеет к нам никакого отношения. Мы с песнями шагали по горной дороге. Пересвистывались с птицами. Не будь войны, это было бы замечательное, скажу даже – потрясающее утро.

Заметив объект, который вы приняли за самолет, вы вошли в лес, не так ли ?

Да. Минут через пять после того, как увидели самолет. А может, и меньше. По пути свернули с дороги, что вела наверх, и пошли по склону, по тропинке. Подъем стал круче. Минут через десять мы вышли из леса на поляну, довольно большую и ровную, как стол. В лесу было тихо, солнечные лучи с трудом пробивались сквозь листву, в воздухе стояла прохлада, и только на этой поляне, как на маленькой площади, над головой открывалось ясное небо. Наш класс часто бывал там, когда поднимался на Рисовую Чашку. Мы чувствовали себя на этом месте спокойно, ближе друг к другу.

На «площади» решили передохнуть. Положив на землю вещи, дети разделились по три-четыре человека и стали искать грибы. Раньше я установила правило: нельзя терять друг друга из виду. В то утро я собрала ребят и еще раз им об этом напомнила. Место хоть и хорошо знакомо, но все-таки лес, и если кто-нибудь заблудится – хлопот не оберешься. Но дети есть дети. Могут так увлечься, что о любом правиле забудут. Поэтому, пока мы собирали грибы, я не спускала с ребят глаз.

Падать ребята стали спустя примерно десять минут. Когда я увидела, как сразу трое повалились на землю, первая мысль была: «Грибы! Отравились!» В этих местах растет много страшно ядовитых грибов, от которых можно умереть. Дети в грибах-то разбирались, но ведь попадаются и такие, что не поймешь, хороший или плохой. Поэтому я им говорила, чтобы ни в коем случае не брали ничего в рот, пока мы не вернемся с грибами в школу и не покажем человеку, который точно скажет, можно их есть или нет. Но ведь дети не всегда слушают, что им говорят.

Я кинулась к упавшим ребятам, стала поднимать. Их тела обмякли, сделались как резина на солнце. Из них ушли все силы, до последней капли. Не тела, а оболочки. Однако дышали все нормально. Пощупала запястья – пульс тоже в норме. Жара нет, лица спокойные, никаких признаков боли или страдания. Может, их пчелы покусали? Или ужалила змея? Тоже не похоже. Но все были без сознания.

Самое непонятное творилось с глазами. Дети как бы в коме, а глаза у них открыты. Глядят обычно. Моргают. Нет, это не сон. Глаза медленно двигались, ходили влево-вправо, будто перед ними открывалась далекая панорама. В них жило сознание, хотя они ничего не видели. По крайней мере, вблизи. Я поводила рукой – никакой реакции.

Я поднимала их, но у всех троих было одно и тоже: без сознания, глаза открыты и двигаются туда-сюда. Какой-то бред.

Кто они были? Те, которые упали первыми?

Три девочки. Очень дружили между собой. Я стала громко звать их по именам, хлопать по щекам. Довольно сильно. Бесполезно. Они ничего не чувствовали. Моя ладонь как бы ударялась о тугую оболочку, под которой пустота. Такое странное ощущение…

Надо бы послать кого-нибудь в школу, мелькнуло в голове. Бегом. Троих, да еще когда они без сознания, одна я не дотащу. Стала искать глазами мальчика, который у нас бегал быстрее всех. Поднялась, огляделась и увидела, что все остальные дети тоже лежат на земле. Все шестнадцать – без сознания. Все, кроме меня. Прямо как на войне.

А вы не заметили тогда чего-то необычного ? Например, запаха, или, может, звук какой-то был, световая вспышка?

(Подумав.) Нет. Я уже говорила: вокруг было так тихо. Мирная жизнь. И ничего такого – ни звуков, ни света, ни запаха. А все мои ученики лежат. В тот момент мне показалось, что на всем свете я одна осталась. Жуткое одиночество. Ни с чем не сравнимое. Хотелось, ни о чем не думая, взять и раствориться в пустоте. Но это же мой класс, я за него отвечаю. Тут же взяв себя в руки, я со всех ног бросилась вниз по склону к школе – за помощью.